Лунная песенка

 

Ночь – тьма теней лекалами —

кроит тоску бездонную.
А я смотрю, лукавая,
над крышей в вашу сторону.

Дразню вас тонкой спицею
свечения извечного.
Ну почему не спится вам,
пророки человечества?

Забыв подушки пышные
и сны вполне пристойные,
о чем подолгу пишете
под лампами настольными,

моею песней лишнею
как лютнею заслушавшись...
Зачем потом, не выспавшись,
опаздывать на службу вам?

Как горько утром раненным
обманутому городу!
Своим существованием
я вам морочу головы.

 

© Виктория Тищенко

Источник

 

Дни в нашем минувшем – туманные ночи:
не ясность, а так… черновая бумага.
Я помню одно: мы искали источник,
прохладнейший ключ из глубин Кара-Дага.

Июль… О кустов неприветливых лапы,
царапаясь, шли мы в немом напряженье.
Не просто родник, а КУДРЯВУЮ ЛАВУ
ВОДЫ подарило нам воображенье.

Всё. Дальше обрыв… Где же бурный источник?
Внизу лишь прибой, что палит как из пушек.
В лощине лесной вижу влажную точку,
а рядом скамейку и белую кружку.

Что делать? Отчаянье сводит мне скулы;
ты словно кипишь от досады, как брага.
Но вот я немного воды зачерпнула:
да это же тайная мощь Кара-Дага!

Глоток?! – водопад и студеный и сочный
струит легкий клад минералов пьянящих.
А в темной лощине смеется источник:
«Не нужно быть громким, чтоб быть настоящим». 

© Виктория Тищенко

Стихи украсть – как часть души украсть...

 

Стихи украсть – как часть души украсть.

Пожалуй, нет страшней на свете кражи.

Чужие лавры хитролбу как раз?

Не думай, что за это не накажут.

 

Знай: Тот, кто видит каждую черту,

на Небеси укажет грозно пальцем:

«Присвоил часть чужой души? В аду

за две души тебе и отдуваться!».

 

© Виктория Тищенко

Маститый критик-лиходей...

 

Маститый критик-лиходей

пиита учит лихо:

«Глаголом жги сердца людей*,

но... без глагольной рифмы».

 © Виктория Тищенко

 

*Строка: Пушкин, "Пророк".

 

Мы сор из избы не выносим... А ссору

 

Мы сор из избы не выносим... А ссору -
возможно ли спрятать её ото всех?
Хоть малая толика грубого ора,
но всё ж донесется к соседям – на смех.

А после застынем в базальтовых масках
молчанья... с зимой на оконном виске...
И трудно поверить, что чутких согласных
сближающе много в родном языке.

© Виктория Тищенко

Оттепель

 

Бурля пригорками,
мяуча кошками,
бросаясь шапками,
крича киосками,
да мимо скупости,
да мимо строгости
и праздной отупи -
многоголосая -
шагает оттепель
потоком нарванным
и солнцем навранным.

© Виктория Тищенко

В 15 лет

 

Мечта написать о мечте
бессмертные строки – о Крыме…
Воспеть горы – тени мечетей, –
чаек, терзающих рыбу.

Как ярок был мыслей полет! –
а фразы бледны и плаксивы.
И капали в белый блокнот
чернильные слезы бессилья.

Я помню: морозная сыпь
на окнах. Полпервого ночи.
Чешуйки растерзанных рыб –
бумажные мелкие клочья. 

© Виктория Тищенко

Свободный рыцарь Странствия...

Посвящается М.К.А. и всем, оставшимся ждать на берегу.

 

Свободный рыцарь Странствия,
да горизонта раб,
в просторы океанские
ушел его корабль.

И свернутою ветошью
(сургуч – хранитель зла)
пришла сегодня весточка.
О, лучше б не пришла!

Звезда моя хорошая,
с Креста – да в медный Ковш,
скажи мне, что я брошена,
что я всего лишь брошена,
что остальное – ложь.

Пусть будет в гордом рокоте
речей моих он пуст.
Порочным будет, проклятым.
Но будет, будет пусть.

Луна – досадным крошевом
в воде (свет – над водой),
согласна: буду брошенной.
Скажи мне, что я брошена,
что я всего лишь брошена.
Скажи, что он живой.

© Виктория Тищенко

Ваза в парке близ Массандровского дворца

 

Запомнился парк, ведь корона из камня – Массандра –
усталому, беглому взгляду открылась не сразу.
Туристы снимали на плёнку дворец Александра,
но ты снял не зданье – а мохом поросшую вазу.

Я злилась: "Зачем тебе эта разбитая рухлядь?
Подобных на всём полуострове тысячи, если не больше".
А ты говорил: «Протяни ей доверчиво руку;
как будто касаешься той, что бывала здесь в прошлом».

Прошло много дней. Осень в городе – камера газа.
Листаю альбом. Стоп! Бумажного глянца сиянье.
Люблю этот снимок... Но только я вижу не вазу:
а даму, которая тайно пришла на свиданье!

Что, что изменилось? – всё тот же морщинистый камень,
уродливых, высохших трав низкорослых мочалка...
Я просто взглянула на вазу иными глазами –
глазами того человека, что ей восхищался.

Зачем я пишу это? Вот... я имею привычку:
о ближнем судить очень резко и очень поспешно,
и словно зажженную, мелкую, тонкую спичку
к нему подносить остроумную колкость – насмешку.

А нынче раскаянья краска, как яркое пламя,
сквозь маску белил проступает всё чаще и чаще.
Я просто смотрю на другого иными глазами –
глазами того человека, что им восхищался.

© Виктория Тищенко 

Я иду по берегу залива...

 

Я иду по берегу залива.
Мол скалистый розов и остер.
Вдалеке синеют Кошка, Дива –
очертанья духов в виде гор.

И слегка сверкая словно брызги,
созревают гроздья первых звезд.
(Впереди – дороги Симеиза,
позади – таинственный Форос).

Склоны гор, холмов угрюмых скаты
непривычно блеклы и седы.
А на них видны пансионаты
и скупые крымские сады.

Там под вечер весело и жарко
от беспечных криков и гитар.
А с утра лишь старая татарка
ковыляет в город на базар.

В полумгле оттенка спелой сливы
всё обходит битое стекло,
поднимаясь по крутым извивам
темных гор, вздыхает тяжело.

Но не так страшны ей эти склоны,
как сознание, что день за днем
всё труднее поднимать бидоны
с лиловатым козьим молоком.

В шесть утра, когда сияньем дымным
луч рассветный ляжет на карниз,
на стоянку съедутся машины
по дороге Ялта-Симеиз.

Будут хлопать крашенные дверцы,
падать свертки в копоть мостовых,
и толпа туристов-иноверцев
запестрит на улицах седых.

Луч скользнет базарными рядами,
озарит торговок вдалеке
и ее, стоящую на камне –
запыленном горном кулаке.

Дымных сланцев крошечные солнца
растворятся в солнце голубом;
и домов квадратные оконца
заискрятся утренним теплом.

И быть может, в мареве капризном,
легкой пряже сизых облаков
на старинном рынке Симеиза
кто-то купит козье молоко.

© Виктория Тищенко 

 

Гора Кошка, Крым, Симеиз

 

УТИ-ПУТИ, ТВОЙ УТЮГ, или нежное, утюжное, лиричное

(пародия по горячим следам на стихотворение Анатолия Белова "Люблю, когда бельё ты гладишь...")

ОРИГИНАЛ:

          Люблю, когда бельё ты гладишь,
          И стопкою оно лежит.
          Похоже, с утюгом ты ладишь,
          Коль так он радостно бежит.

          Видать, секрет какой-то в этом
          Скрывается, и ты спешишь.
          Вопросик есть, а что с ответом?
          Молчишь и нет, не говоришь.

          Вот лампочка вновь загорелась:
          Опять тепло потратил он.    
          И в тот момент ему хотелось
          Воскликнуть: «Я, ведь, чемпион!»

          «И самый лучший во всём мире!
          Смотри же, как красив собой!
          Во мне тепло, что струны в лире,
          И нет, не нужен здесь другой».

          «Я-агрегат для рук, для женских, 
          И род мужской, и не грущу.
          И качество одно из редких   
          Во мне: бывает, пар пущу».

          Но жаль процесс, он завершился.
          Доска гладильная пуста,
          И друг-утюг угомонился,
          Но лишь на время, до утра…

          А вот когда наступит «завтра»,
          И снова будешь гладить ты,
          И с женской чуточкой азарта,
          И безо всякой суеты.

           Анатолий Белов, http://stihi.ru/2020/12/22/9219

 

МОЯ ПАРОДИЯ:

На диван в укрытье из ангоры
помещая тыльное своё,
я люблю смотреть: с азартом спорым
ты [утюжи…] гладишь мне бельё.

Чемпионски в твиттер пальцем тычу.
Мой моторчик, дюрасельчик-Bosch,
ты одной рукой картошку чистишь,
а другой - помешиваешь борщ.

Вот уж пар черемухой густою
на твоём клубится локотке.
А утюг - он бабник. Так устроен,
что в мужской не держится руке.

Раз поднял - и уронил с позором:
автор жжот подштанник с простыней.
И пока [утюжи…] гладишь споро,
спорить тебе некогда со мной.

Что мне ждать весеннего восьмого?
Покоряясь сердцу и судьбе,
поднесу, любовь моя, с порога
веник, швабру, тяпку - всё тебе! 

© Виктория Тищенко

Барство балконов – и очень притворно...

 

Барство балконов – и очень притворно
знаки приветствий и нощно, и денно.
Светлые, светлые стены собора,
где похоронено сердце Шопена.

Много даров преподносит Пандора
городу в лени его неизменной.
Светлые, светлые стены собора,
где похоронено сердце Шопена,

здесь как чужие. И все же повторно
к ним ты приедешь, весной – непременно.
Стены собора… Нет, ноты аккорда,
где бьется чуткое сердце Шопена. 

© Виктория Тищенко

 

Церковь Святого Креста (город Варшава), в колонну которой замуровано сердце великого Шопена. Фото из Википедии by Adrian Grycuk, лицензия CC BY-SA 3.0, PL.

 

Уходит старый долгий год...

 

Уходит старый долгий год,
влачит свой хвост поземкой-дымкой.
Звезда блестела хрупкой льдинкой,
да скрылась… Беден небосвод.
Немного светится фонарь.
В кругу снежинок оголтелых
он – словно слабый дряхлый царь,
обросший бородою белой.
Вдруг гаснет быстро и легко.
И больше нету никого.
Пусты оврагов синих чаши.
И только вербы в окна наши
стучат остатками костей –
но мы с тобой не ждем гостей…

© Виктория Тищенко

Счастье

Мальчишка с прогулки вернулся домой,
пальто нараспашку, продрог… «Боже мой!
Мороз на дворе…», – видит мама, строга:
в свой шарф шерстяной сын укутал щенка.
«А это откуда?! Гони его: «Вон!».
Нельзя к нам собаку... Забыл уговор?»
«Но, мама! сама ты сказала: мороз.
Ты хочешь, чтоб ночью сиротка замерз?»
Недетское что-то мелькнуло в глазах,
и – гордость за сына в обычных словах:
«Ну ладно… Марш в теплую ванну, Степан!
Но чур: со щенком ты гулять будешь сам».
Готовит с малиною чай для сынка,
найденышу в миску нальет молока.
Прошло две недели. Подросший щенок
на коврике спит. Он зовется Дружок.
Сопит на диване Степан, задремав,
мечтательно «Остров сокровищ» обняв.
И мама довольна: родимый пострел
и счастлив сегодня, и не заболел.

© Виктория Тищенко

Влюбленный в Японию жил в очень странной квартире

Влюбленный в Японию жил в очень странной квартире:
достал где-то меч самурая, читал книги древних – дзуйхицу,
коллекцию нэцкэ, на полке расставленных в стиле,
лелеял, любя каждый штрих в их нефритовых лицах.

Он жил одиноко. И дни проходили за днями,
и годы сменялись годами, сбиваясь в десятки.
Непризнан никем. И мальчишки, дразнясь воробьями,
носясь по пятам, подмечали его недостатки.

Но пыль перемен накатила песочной волною.
Задумались люди – им всем захотелось Востока.
Влюбленный в Японию нужен – уж нету отбою
от спешных поклонниц Комати, и риса, и шелка!

Наверно, бумага в воде сохранит себя дольше,
чем мода. Пресытились люди. Накушались суши.
Влюбленный в Японию стал раздражать – больше, больше,
и стали к нему относиться всё суше и суше.

Уж нет посетителей, с ним говоривших о деле,
и нету их жен – синеглазых воздушных прелестниц.
Он бродит один по квартире, в сыром полутемье,
но с ним и дзуйхицу, и меч самурая, и нэцкэ.

© Виктория Тищенко

Сиреневое кружево моста...

Стихотворение навеяно картиной Роберта Файнели "Отражение Бельгии"

 

Сиреневое кружево моста,
плющ на стене - зеленая комета.
Рассвет... Его извечная черта:
ломать черты привычного предмета.

Канал - двузначный тротуар любви -
окутан вновь невнятно-зябким дымом:
увозит лодка в спешке визави
или приводит в тот же час к любимой?

 

© Виктория Тищенко

 

Всё уже, кажется, сказано...

 

 

Всё уже, кажется, сказано.

Озеро в мути и узости.

В розницу - врозь нам - по-разному -

нынче идти прочь из юности.

 

Толку в расспросах да трепете...

Только плывут - зов стихии -

лебеди, белые лебеди -

вечные запятые.

 

© Виктория Тищенко