Осибана

Крем-от-морщин приятно пахнет манкой,
но он не скроет времени следов.
Я слышала, что в моде осибана –
букеты из давно сухих цветов.

Они пусты; в них соков жизни нету,
как ногти ведьмы, колкие листы.
Но око извращенное эстета
в них видит повторенье красоты. 

Ах, Лилия в воздушно-белом платье,
ресницы – уголь, волосы густы
и пахнут медом… Ты теперь – бухгалтер,
отчеты стерли все твои черты.

И Роза, королева фотопленки,
за шулером умчавшаяся вдаль…
Кто ты теперь? Владелица салона,
секс покупаешь – мертвых чувств эмаль.

Но мальчики-по-вызову разбито
другим несут презренные листы.
Где ты, Анюта? Где ты, Маргарита?
Иришка быстроглазая, где ты?

В лесу людей, обмотанном метелью,
мы встретимся как прежде – так ли впредь? –
закажем столик, будем пить коктейли,
неистово курить и громко петь.

И в мишуре визгливой ресторана,
между пустых, совсем ненужных слов,
внушим себе, что в моде осибанна –
букеты из давно сухих цветов.

© Виктория Тищенко

Обычная история

Муж-пьяница. Слезы навзрыд и украдкой.
Остатки любви оказались несладки...

© Виктория Тищенко

Бажання жалю – це вже стало модним

Бажання жалю – це вже стало модним.
Домівка, офіс – ось увесь вояж? –
Зітхаємо собі (хіба природно?!):
„Чи чує нас, існує Отче Наш?”

Та Бог є скрізь... (Не сперечайтесь, вчені! –
хто дав вам знань збагачений ліхтар?!)
Ми навіть бачимо його легені –
вовняно-вогкі хуртовини хмар.

Грошима снігу падає в долоні,
у храми-душі входить він поволь.
Тоді навіщо й дорікати долі,
коли ми, люди, - Боги власних доль...

© Вiктория Тищенко

Заброшенная церковь

Церковь с голубыми куполами
на реке, как длинный холст льняной.
То ли старец с ясными глазами,
то ли… бородатый водяной.

Нет, не крест парит над перезвоном!—
пестрый сокол кажется крестом,
а фасад, раскрашенный зеленым,
как листок на ясене лесном.

Из еловых досок мед сочится,
пчелы очень любят этот мед,
на алтарь кабан кладет копытца,
дятел-дьяк по стенам клювом бьет.

И олень жует, иконой ходит,
муравой набитую суму.
А когда сюда Исус приходит,
хорошо и радостно ему.

И глаза зверей полны доверьем:
чист олень и дятел и кабан.
Потому оплакивают звери
все грехи церковных прихожан.

© Виктория Тищенко

Прогулка по весеннему лесу

Мы пришли сюда рано, не в срок.
Вязнут ноги в оттаявшем тесте.
Всё смягчает апрельский пушок –
дымка искренней зелени леса.

Лес, высокие стены раздвинь!
Здравствуй, старый дремучий знакомый.
(Сколько белых твоих берегинь
мой отец уберег возле дома!)

Зябко-зыбко. Одевшись во мхи,
даль заманит капризным аукой.
И столетних деревьев кивки
говорят о присутствии духов.

© Виктория Тищенко

Ботиночки лодок идут по реке

Ботиночки лодок идут по реке.
Старик одинокий сидит на песке.
И хочет кому-то сказать старина:
«Как вольно гуляет сегодня весна!»

© Виктория Тищенко

Весной, когда лист безмятежно-зеленый

Весной, когда лист безмятежно-зеленый
подобно Вселенной
рождался из точки.
И дождь разминал
оголенную почву:
- нетленна,
нетленна,
нетленна,
нетленна, -
внушал ей.
И мягкой податливой павой
земля на-гора
выдавала в дар травы.
Весной, когда грязь обдавала колени
и лень превращалась сама в обновленье,
и небо теряло
туч тусклую кожу,
и все становились намного моложе,
и лезли из горла вон
звонкие птицы –
весной суждено тебе было родиться…

© Виктория Тищенко

Стихи, стихи… Приемы неизменны

Эпиграф: "Стишок писнуть, пожалуй, всякий может..."
                                                                       Сергей Есенин

Стихи, стихи… Приемы неизменны:
сложил слова – и никаких гвоздей!
(Немного рифмы звонкой – для цемента,
немного сантимента – для людей).

Стихи, стихи… Твои пятиминутки.
Им, как и звездам в небе, несть числа.
Вот папа Карло тоже делал куклы –
но лишь одна взаправду ожила.

© Виктория Тищенко

Свадебное

Рыжие кудри накрыла фата,
белое кружево.
Было тринадцатое… Фатальная,
чертова дюжина.

Белых бумажных бутонов охапка
около талии.
Бледно-бесцветны глаза жениха,
ТЕ были карие.

Гости пришли, угощались вином,
пели и топали.
А за окном зацвели серебром
белого тополя

ветви. Роняя на рамы оконные
белое месиво.
Легкий комочек слетел на ладонь –
будет известие.

© Виктория Тищенко

Беатриче, тонкая, святая

Беатриче, тонкая, святая,
легкая – из облака и света,
по камням обветренным ступая,
вдохновляла чуткого поэта.

Беатриче, смуглая, земная,
в панцире из золота и кружев,
ночь дыханьем жарким приближая,
обнимала млеющего мужа.

Виноград, разматывая листья,
оплетал оград тяжелых латы.
Дни встречала нежная царица,
очень редко думая о Данте.

Двуединство мира в двуразличье…
Кто я, кто в житейской карусели? –
для кого-то – муза-Беатриче,
для Тебя – незваный Алигьери…

© Виктория Тищенко

Тройка

По солнцу, близ универсама,
гуляли местные жильцы;
несли грудных младенцев мамы;
иных счастливчиков – отцы.

На паровозике на детском
глотали водку алкаши.
Был необычный день воскресный,
день воскресения души.

Мы шли вперед (и после секса
нам есть о чем поговорить).
Жук майский (или жук апрельский?)
врезался в разговора нить,

назойливо жужжа. А вкупе
с массивом спально-гнездовым
шестою чакрой бледный купол
сливался с небом голубым.

Я, очарованная синим
(он как волшебник, этот цвет),
сказала: «Классный был бы снимок,
жаль, «мыльницы» в кармане нет,

а то бы щелкнула – на пленку».
Но ты, фотограф классный, да,
сказал: «Нет, снимок так, на «тройку» --
ну люди, церковь… ерунда!»

Твоя ладонь – на жатом хлопке
моей юбчонки. В жесте – суть:
поддерживай упругость попки,
а сферу творчества забудь.

Но я сквозь полусферу пальцев
смотрела прямо, шагу в такт
все размышляя, как украсить
унылый снимок, скучный кадр.

И вдруг из модерновой арки,
где «мерседес» жужжал всю ночь,
звеня бубенчиками, тройка
помчалась жадно, во всю мочь.

Три парня в полумайках рваных:
на люд – свистеть, коней – хлестать.
И кто пьяней был: кони, парни? –
увы, нельзя было понять.

За камерой, в карман! – там пусто,
одних монеток стертых чернь.
И жизнь, рожденная искусством,
осталась жизнью и…ничем.

Но с необычной синей церкви
как пролился напев-навет:
«Доверься приближенью света;
Свет езмь Любовь, и Бог езмь Свет».

Мгновенье – все вокруг поблекло,
мы шли приниженней стыда
и знали: больше эта тройка
здесь не промчится никогда.

© Виктория Тищенко

Вот этот дом. Подъезд. Неподалеку

Вот этот дом. Подъезд. Неподалёку
растрепанная маленькая роща.
День ото дня, как сотни одиноких,
шепчу под нос: «Вернешься – не вернешься?»

Как будто четки, гладкие ступени
ступни перебирают – и всего лишь
второй этаж… И я почти у цели –
вот эта дверь: откроешь – не откроешь?

О, эта молчность! И кувшинка мига.

Всё остальное — только жалкий имидж.

Я позвоню в твою дверь робко, тихо.

Пришла чужая: примешь иль не примешь?

© Виктория Тищенко

Скрипичный ключ чужого разговора

Скрипичный ключ чужого разговора
на барабанных перепонках снов.
Сквозь облаков задернутые шторы -
зародыш солнца в скорлупе домов.

И синевы расплывчатые гребни
волною льются в чашку и кувшин.
Уборщики, как ангелы в отрепьях,
ровняют баки мусорных машин.

И в конуре бесцеремонной ванны
играет в горный водопад вода.
Нам вольно даже в тесноте диванной,
нам сладко, да?

Вот пестик стрелки дернулся - и слышно,
как спорит сын под окнами с отцом.
Большой реки натянутые мышцы
уже играют солнцем и свинцом.

© Виктория Тищенко

Снова сирень – серенада весны и сессий

Снова сирень – серенада весны и сессий,
снова окно, что колышет дитя-звезду.
Я провожу воспитательную работу с сердцем,
разум вселяю в его каждый четкий стук.

Я говорю ему: «Видишь, закат обуглен,
тени похожи на множество темных змей.
Забудь эти россыпи-кудри, глаза и губы,
забудь это сердце, что ничего не дало взамен».

Сердце усердно - и впрямь ученик хороший.
Сердце согласно спокойствию всё внимать…
Но если зовет соловей, как в ту ночь в большелунной роще...
Сердце воспитывает меня.

© Виктория Тищенко

 

Данное стихотворение в авторском исполнении можете прослушать здесь:

 

 

Заранее признательна Вам за подписку на мой Youtube-канал!

Мужегон

Ворчит ли на кухне соседка, плита ли
в углу шепелявит служивым огнем.
Поскольку мужчинам души не хватает,
растет справедливый цветок - мужегон.

Он стеблем выводит зеленые дуги.
И та, что прельстится узорным листом,
подарком из рук одинокой подруги
несчастье поселит в свой маленький дом.

Жених не потерпит жеманства, куда-то
уйдет навсегда… Этот вьюн злонесущ!
Скандалов, попреков ничтожной зарплатой -
и шума и пила - не выдержит муж.

Под крики: «От лени твоей все напасти!»
шагнет за порог – да и будет таков.
Растет на комоде пятнистый сциндапсус –
цветок, выживающий всех мужиков.

© Виктория Тищенко

Едва, нажим ослабив, шпингалеты

Едва, нажим ослабив, шпингалеты
подались... силе ветра поддались,
вобрала клейкость резво соки цвета
и речи рундучки раскрыла жизнь.
 
Несут пичужки к улицам в лампасах
бордюров 
              непичужно-щедрый звон.
Везде – цветень... Пора и мне меняться,
облечь коленки в тоненький капрон.
 
Аплодисментам форточек внимая,
узор дворов гравер выводит – тень.
А милый май годами не меняет
душистый бренд акация-сирень.

© Виктория Тищенко

Опять весна. Везде – волненье

Опять весна. Везде – волненье.
Прозрачный воздух чист и свеж.
И снова для кого-то – время
очарований и надежд.

Вновь с хрустом синие сосульки
летят, сорвавшись с крыши, вниз,
как у неловкой молодухи
из рук – фарфоровый сервиз.

И робость вновь – под маской шуток.
Девчонки, сняв заслоны шуб,
подстриглись модно – прячут ушки,
чтоб им не вешали лапшу.

© Виктория Тищенко

Мы разные с тобой

- Мы разные с тобой,
апрель смешливо-звонкий,
скажи, куда гурьбой,
зачем спешат девчонки? -

- Приходят поутру
березки прямо к речке,
трепещут на ветру
зеленые сердечки.

© Виктория Тищенко

Пейзаж

Угрюмые чернели грабы,
счет потеряв своим векам.
По небесам как крабы (жабы)
ползли (скакали) облака.

Кряхтел поломанный икарус,
сопели дружно люди в нем.
И ковыляла молча старость,
стуча разбитым костылем.

А рядом кувыркалось детство
с зеленкой вымазанным лбом;
его незримые принцессы
манили в свой волшебный дом.

И мы с тобою между ними прошли куда-то торопясь…

© Виктория Тищенко