Заборист солнечный ручей...

Заборист солнечный ручей;
бежит всему наперекор.
И впрямь профессор кислых щей -
в пенсне оконном старый двор.
Весь.
         Нет дорог, но есть порог.
Зима, пажалте ваш салоп!
На тёмной клумбе у ворот -
один изношенный сугроб.
И клавиш-крыш капелепад...

© Виктория Тищенко 

И краски, что даже дождём не состаришь...

И краски, что даже дождём не состаришь -
так ведренно-сини, так медно-красны.
Ты осень прекрасную вскоре узнаешь
с другой - не хорошей отнюдь - стороны.

© Виктория Тищенко 

Тот - норовом чертовец...

 

Тот - норовом чертовец,
Та - в общем, не красавица.
А осень - как червонец.
Должна всем нравиться.

© Виктория Тищенко 

Людей нет обапольных - ясно, как точка...

Людей нет обапольных - ясно, как точка
листа, что к полудню разжал кулачки.
Весна начинается с лопнувших почек,
как книга настольная - с красной строки.
 
На сером асфальте - разросшейся чаге -
бегущих ручьёв неспокойная пядь.
Душа начинается с... Впрочем, начало
дано ли кому-то из нас распознать?
 
В толпе, что другим несказанно не рада,
улыбка в ответ... И - была не была.
Любовь начинается с первого взгляда
на то, что есть кто-то, кто ищет тепла.

© Виктория Тищенко 

Апрель рыдает с крыш закостенелых...

 

Апрель рыдает с крыш закостенелых,

в нависших тучах, серых за версту.
Подносит яблонька ему платочек белый:
«На, вытри-ка горючую слезу».

© Виктория Тищенко 

Тьма жмёт в бочках труб виноград...

Тьма жмёт в бочках труб виноград.
Всё, кажется, ратует - спать.
Но светится угол окна.
И скобку открыла луна...

© Виктория Тищенко 

Как пела, как пела с крыш звонких капелла...

Как пела, как пела с крыш звонких капелла
(и слёзы текли в три ручья)
о том, что зима ничего не успела -
впрямь бело-пушистая я.
 
В алмазном венце идеальной огранки
сидела она у окна,
смотрела на рыхлые снежные замки,
пока не настала весна.

© Виктория Тищенко 

Модное

Говорили когда-то: «прикид»,
а теперь говорят: «аутфит».
Филлер в скулы, губа до небес:
налицо - настоящий прогресс. 

© Виктория Тищенко 

Коты облюбовали люки...

Коты облюбовали люки.
Катит зима морозный жар.
Слегка дрожа, лежат на брюхе,
их, бесприютных, греет пар…
 

И пояса б стянуть потуже.
Метёт… Но есть ведь люди, да,
что и среди бескрайней стужи
находят тёплые места.

© Виктория Тищенко 

Октябрь дождей не сыплет - серых слепо...

 

Октябрь дождей не сыплет - серых слепо.
И, как назло, отмечен теплотою.
Так прочно в нашу кожу въелось лето,
как будто йодом, бодрой смуглотою.
 
В неслышных кронах медные бураны;
мы налегке и в лёгком, в сини хрупкой.
Шаги звучат, как смелые каштаны,
что распрощались с мягкою скорлупкой.
 
Закат в огнях, в окне с прекрасным видом.
Вдали и рядом вечер васильковый.
Вскользь-разговор, где мелкие обиды
ложатся спать подобно насекомым.
 
И этот сон - под лаской, что ли, пледа,
под ветер в крышах злобной запятою.
Так прочно в нашу кожу въелось лето
густой на солнце, яркой полосою.

© Виктория Тищенко 

Пусть нет сейчас в метафорах потребы...

 

Пусть нет сейчас в метафорах потребы,
Фейсбук сменил плазм теле-aнaшy,
для галочки в высоком мирном небе
пишу.

© Виктория Тищенко 

Смолянистая тёмная ель...

Смолянистая тёмная ель,
клён кудрявый - жар-красок колодец.

Сам - Весною взлелеянный Лель,

Лель апрельский, родившийся в осень.
 
Не размеренных ямбов драже -
в сонном сонме взорвавшийся порох.
Песня сердцу, отрада душе
и в холодной ночи - чёрный ворон
 
машинистке - вот с розой тетрадь -
отпечатавшей строк столбик вьюжный.
Скоро имя твоё повторять
станет так же чертовски не нужно.
 
Но темна смолянистая ель.
Всё что пел ты, разбойноголосый,
ты - с портрета, как солнечный Лель,
Лель весенний, родившийся в осень.

© Виктория Тищенко 

Где ветер отправляет поезда...

 
Где ветер отправляет поезда...
Там осень то ль прощалась, то ль прощала
и что-то лихорадочно писала
на краешке засохшего листа.

© Виктория Тищенко 

Добро пожаловать - как шубу - прочь - с плеча...

Добро пожаловать - как шубу - прочь - с плеча -
пижонским жестом, пыжесть нахлобучив.
С уютной высоты благополучья
внимать чужому горю целый час.
 
Вздохнуть - поглубже, послышней. И вмиг
ввернуть два мудрых слова. И украдкой
проверить, чуть ссутулясь: всё в порядке
у близких, у неслышных, у своих...
 
А после взять мигающий экран:
зелёный, синий - ну какой возьмёте.
И котиков запостить на работе,
и «котиков» купить у сточных ям.
 
Не сеем мы, не пашем и не плачем.
Сочувствие, как жалованье платим.

© Виктория Тищенко 

А в поле сыром пробежала лиса...

А в поле сыром пробежала лиса
туманным кусочком рассвета.
Прекрасная осень, в низинах роса,
сменила прекрасное лето.
 
Ты водишь дневной паутинки пером
под носом у ветра-поседы.
И в небе сквозном отправляешь паром
вдаль по журавлиному следу.
 
Ты высыпешь отзвуки, высыпешь дождь,
заставишь краснеть в горстке дыма.
Прекрасная осень, ты мне принесёшь
прекрасную белую зиму.

© Виктория Тищенко 

Есть невидимка в наш тяжёлый век...

Есть невидимка в наш тяжёлый век -
под каской исчезает Человек.

© Виктория Тищенко 

Всё небо расстреляно. Всё - решето...

Всё небо расстреляно. Всё - решето.
В сокрытницу-шапку из сказки -
поправь: в невидимку - не верит никто.
А как насчёт ржавенькой каски?
 
Рожденье - всегда - это чья-то мечта.
И улицы в дымке, и пашни,
и щебет весенний... Теперь - пустота.
Всё прячет покров камуфляжный.
 
Ты выстрелишь завтра в упор, леденя -
в глазёнки с неведеньем детским,
в глаза - в старика. Закрывает броня
твоё бумазейное сердце.
 
А кроме - взагрёб - забирают твой ум
умелой ловушкой витийства.
И вот ты приходишь - железный костюм,
рубака-рубаха убийства.

© Виктория Тищенко 

Смятенье в черте городского массива...

Смятенье в черте городского массива,
и трассы раскисли, и капли стучат.
Так серо на улице, так некрасиво,
как вся оплыла - до остатка - свеча.
 
Площадки, не раз в приравненье к пернатым,
теперь не скрывают огромных прорех.
Лохмотья когда-то нарядного платья -
почти что растаявший лопнувший снег.
 
Разбужены вербы им слышным звоночком.
Всё вовремя - даже не так и не в срок.
И солнце твоё - словно белая точка,
почти что весенний туманный денёк. 

© Виктория Тищенко 

Сделано всё, что намечено. Сном уже...

Сделано всё, что намечено. Сном уже
дом окольцован, спокоен и бел.
В самую полную позднюю полночь
сердце моё убегает к тебе.
 
Мимо окошка в мильфлёрных оборках,
мимо бегоний, кудрявых как вальс,
мимо соседских зрачков дальнозорких,
мимо плаката, что жизнь удалась,
 
мимо огней, что на бабочек падки,
мимо оград и оградок при том.
Спрячу ли загодя пухлые тапки,
сердце моё побежит босиком.
 
Лучик рассветный приходит на помощь,
мило маячит в хрустящем тепле.
В самую позднюю полную полночь
сердце моё убегает к тебе.

© Виктория Тищенко 

Тетрадь раскрыта. Вечер золотится...

Тетрадь раскрыта. Вечер золотится.
В окне заказа отблеск как лорнет.
Такая редкость - медные страницы;
нет рамок и линеек тоже нет.
 
Что будет здесь? всебездность общей боли,
надежды миг, прощенья высота...
Давно я ничего в своей юдоли
не начинала с чистого листа.

© Виктория Тищенко 

Гроза рисовала по морю рассерженным мелом...

Гроза рисовала по морю рассерженным мелом,
вонзала свой хохот в тщедушные наши полундры.
А в недрах глубинных, подспудных, жемчужина зрела,
укрыта от внешнего прочным как твердь перламутром.
 
Волна напирала из сыпа, из сипа, из сива,
прибой бил о берег солёной чужбинной опушкой.
А в недрах глубинных ложилось чуть зримым извивом
всё то, что старались сдержать створки хрупкой ракушки.
 
А после лилейно-взращённой плеядой глазейной
(весь флот и все дальние странствия - тень каравеллы)
пред райской святыней бесценной дивились в музее,
откуда взялись эти радуги - дуги на белом.
 
Добыты жемчужины - света скоплением ёмким;
отброшены раковин стены разбитые - чтоб им пусто.
Но кто-то, возможно, собрал на закате обломки.
И, может быть, сделал из них повседневные бусы...
 
Гроза рисовала по морю рассерженным мелом,
вонзала свой хохот в тщедушные наши полундры.
А в недрах глубинных, подспудных, жемчужина зрела,
укрыта от внешнего прочным как твердь перламутром

© Виктория Тищенко 

Осенним утром, в будничном просторе...

Осенним утром, в будничном просторе...
Туманная дорога - ком и бег.
В чернеющих ветвях гнездо сухое,
как будто бы пустая колыбель.

© Виктория Тищенко 

Когда била шашечки ночь-мыслечёс...

Когда била шашечки ночь-мыслечёс,
нас мучил извечный извешний вопрос:
откуда, вдали от хвальбы да беды,
берётся свет белой небесной звезды,
сулящей сгущённую мглу серебром...
Теперь Вам ответит любой астроном
(продюсер? - не будет зудеть: «Ерунда!»):
из газа и пыли возникла звезда.
Так значит, хвала тебе - с ямба, с губы ль -
летящая в окна столетняя пыль
(порою над нашим местечком как нимб).
И газ, то есть осени вкрадчивый дым.
А может быть, этот бессмысленный газ -
ведьмацкий - с дипломом и фирмою - сглаз.
Идёшь ты - тростинкой точёною в точь -
и день тебе - ночь, и года тебе - ночь.
И вдруг, словно искры сквозь жизненный сор -
глаза - две звезды, что рисуют лицо.
Не надо тебе ни мечты, ни судьбы,
лишь эти - до чёрточки каждой - черты.
И знаешь, что это теперь навсегда.
Из сглаза и пыли возникла звезда.

© Виктория Тищенко

Вон та с копной, как ясный свет...

Вон та с копной, как ясный свет,
надела клетчатый берет,
та носит кепку-бутерброд,
та у портнихи «волку» шьёт,
чтоб было всё, как у людей.
А Осень в шапке желудей.

© Виктория Тищенко

Это нежное, вполголоса...

Это нежное, вполголоса,
растворившись в ветерке,
радиола гладиолуса
на открытом сквозняке.
 
Лето солнцем чертит полосы
на тельняшке, на руке,
радиола гладиолуса
манит в давнем уголке.

© Виктория Тищенко

Идёт по улице сверстница...

Идёт по улице сверстница,
и вся она словно светится.
Быть может (уже чуть сив)
письмо написал ей сын.
А, может, свой первый слог
вчера произнёс внучок.
А раньше - сбиваю шаг -
смотрела на сверстниц не так.
И, словно в окне зима,
вползала зависть-змея.
...Нам время дано - тайник,
чтоб радоваться за других.

© Виктория Тищенко

В смутном улица срезом житейского ульица...

В смутном улица срезом житейского ульица.
Суета, прикрывая собой маету.
Всё - пузырь да пустырь. Даже чувство сутулится.
Поцелуй - это просто осенний этюд.
 
Смотрит рыжий каштан булавистыми зеньками,
прыгнул лист-спаниель из ветвей кобуры.
Словно зеркало в зеркале в зеркале в зеркале,
в бесконечность уходят, листаясь, дворы.

© Виктория Тищенко

Улыбка на солнечных улицах мая...

Улыбка на солнечных улицах мая,
как будто открыло лицо Домино.
Губами цветные шары надувая,
сирень заслонила собою окно.
 
Теперь в нашем доме - в едином порыве -
и тень, и цветы (аромат с росных жил) -
впускайте, внимайте... Что ж, нам не впервые
диктуют извне, как нам следует жить.
 
Глядится цветок застекольным пиратом,
раскрылся, раскрыл этот мир наяву.
И солнце дробится на тысячи пятен,
пробившись в окно сквозь тугую листву.

© Виктория Тищенко

Открыты под вечер козырные пабы...

                                        Эпиграф: "Маябрь"
                                                           Из сети

Открыты под вечер козырные пабы,
где барные стойки лакая помои...
А в городе месяц зовётся «морябрь»,
и вправду здесь жёлто-янтарное море.
 
С походом касается бледной извёстки,
внахлёст накрывает зонты и герани.
И бьёт галькой капель кромешных берёзки,
которые в городе вечно на грани.
 
Глаза разучаются ранить и видеть,
навстречу плывут, словно синие рыбы.
Сигналят авто в толчее без событий,
как бьют вразнобой устаревшие рынды.
 
А глупое сердце всё рвётся - хотя бы
к тому, что в итоге дало много горя.
Всё это - томами - зовётся «морябрь»,
вглядитесь в большое вечернее море.

© Виктория Тищенко

Вы сонм небес колупайте...

Вы сонм небес колупайте.
Мы все живём в полуправде.
И это подспудное «полу-»
оттягивает нам полу
рукою скользливей жаб,
разжиживает нам шаг.
И смотрим судьбой чудной -
русалкою на Гряной.

© Виктория Тищенко

Белоснежная береста...

Белоснежная береста.
Откровенья почти с листа.
В рыжей ижице старый клён,
плотной кроны его картон.
Ряд подстриженный октябрят.
Эти рукописи сгорят.

© Виктория Тищенко

В небе носитель, пропитанный кровушкой...

В небе носитель, пропитанный кровушкой
(о, не смотри, что кондов да плюгав).
Смерть моя, смерть моя, зоркая совушка,
ты улетай, погуляй, погуляй.
 
Скрежетом режущим - с Гарспия, с Каспия -
ловко с плеча - да к беззвёздной черте.
Да забери с собой в дальние странствия
сотни таких же незванных смертей.
 
Столбик газетный - свинцовая лестница.
Здесь не слова - здесь кресты да снега.
В очи порхнёт... прилетит - не отвертишься...
смерть моя - косный смешной попугай.

© Виктория Тищенко

Жасмин цветёт. Как горстка мелкой соли...

 

Жасмин цветёт. Как горстка мелкой соли,
в прозрачном небе облако в сто лет.
Ломает жизнь привычные устои -
не в-новь - как мать ломает детям хлеб
 
(разламывает то бишь хлеб у печки).
Цветёт жасмин в июне бесконечном.
Позорче погляди... Боль... Взрывы мин...
Цветёт жасмин.

© Виктория Тищенко

А здесь надо мной небеса...

А здесь надо мной небеса.
И - в светлом, в пылу, огневая -
листва, золотая листва,
как лестница винтовая. 

© Виктория Тищенко

Мне сегодня приснилось - прикинь...

Мне сегодня приснилось - прикинь,
что с тобой улетаем в Пекин.
Мозг чего только не выдаёт! -
бело-сахарным был самолёт.
И бетон, и обрыв, и пролёт.
И какой-то ещё переход.
(Так во сне плоть меняет тоска).
И твоя исчезала рука.

© Виктория Тищенко

Холод окна...

Холод окна.
Горизонт обесточен.
Потух,
бросил тени-перья.
Целую ночь
целую ночь.
Настежь раскрыты
двери.

© Виктория Тищенко

Листья сирени

Ветка в руках - от сирени искомой,
гроздья огромным цветным обелиском.
Но не к цветам нынче взор мой прикован,
а к невидимкам сиреневым - листьям.
 
Будто мы прячем в нагрудном кармане
то, что для нас - навсегда драгоценность,
носит сирень их. А Вы наблюдали:
робкие листья её в форме сердца...
 
Около рабиц с подтеньем подвальным,
на раскрасневшейся осени рее
держит сирень их. Чтоб мы услыхали
майского утра душистые трели.
  
Что не подвластно ни сласти, ни власти,
что и, пылясь, возвышается чистым,
в мутном плафоне - потрёпанной вазе
листья сирени, сердечные листья.

© Виктория Тищенко

Я побирушка у чужой эпохи

 

Я побирушка у чужой эпохи,
в её смешении добра и зла.
Смотрю я в книг оставшиеся крохи,
как в позабытом доме зеркала.

© Виктория Тищенко