А в поле сыром пробежала лиса...

А в поле сыром пробежала лиса
туманным кусочком рассвета.
Прекрасная осень, в низинах роса,
сменила прекрасное лето.
 
Ты водишь дневной паутинки пером
под носом у ветра-поседы.
И в небе сквозном отправляешь паром
вдаль по журавлиному следу.
 
Ты высыпешь отзвуки, высыпешь дождь,
заставишь краснеть в горстке дыма.
Прекрасная осень, ты мне принесёшь
прекрасную белую зиму.

© Виктория Тищенко 

Есть невидимка в наш тяжёлый век...

Есть невидимка в наш тяжёлый век -
под каской исчезает Человек.

© Виктория Тищенко 

Всё небо расстреляно. Всё - решето...

Всё небо расстреляно. Всё - решето.
В сокрытницу-шапку из сказки -
поправь: в невидимку - не верит никто.
А как насчёт ржавенькой каски?
 
Рожденье - всегда - это чья-то мечта.
И улицы в дымке, и пашни,
и щебет весенний... Теперь - пустота.
Всё прячет покров камуфляжный.
 
Ты выстрелишь завтра в упор, леденя -
в глазёнки с неведеньем детским,
в глаза - в старика. Закрывает броня
твоё бумазейное сердце.
 
А кроме - взагрёб - забирают твой ум
умелой ловушкой витийства.
И вот ты приходишь - железный костюм,
рубака-рубаха убийства.

© Виктория Тищенко 

Смятенье в черте городского массива...

Смятенье в черте городского массива,
и трассы раскисли, и капли стучат.
Так серо на улице, так некрасиво,
как вся оплыла - до остатка - свеча.
 
Площадки, не раз в приравненье к пернатым,
теперь не скрывают огромных прорех.
Лохмотья когда-то нарядного платья -
почти что растаявший лопнувший снег.
 
Разбужены вербы им слышным звоночком.
Всё вовремя - даже не так и не в срок.
И солнце твоё - словно белая точка,
почти что весенний туманный денёк. 

© Виктория Тищенко 

Сделано всё, что намечено. Сном уже...

Сделано всё, что намечено. Сном уже
дом окольцован, спокоен и бел.
В самую полную позднюю полночь
сердце моё убегает к тебе.
 
Мимо окошка в мильфлёрных оборках,
мимо бегоний, кудрявых как вальс,
мимо соседских зрачков дальнозорких,
мимо плаката, что жизнь удалась,
 
мимо огней, что на бабочек падки,
мимо оград и оградок при том.
Спрячу ли загодя пухлые тапки,
сердце моё побежит босиком.
 
Лучик рассветный приходит на помощь,
мило маячит в хрустящем тепле.
В самую позднюю полную полночь
сердце моё убегает к тебе.

© Виктория Тищенко 

Тетрадь раскрыта. Вечер золотится...

Тетрадь раскрыта. Вечер золотится.
В окне заказа отблеск как лорнет.
Такая редкость - медные страницы;
нет рамок и линеек тоже нет.
 
Что будет здесь? всебездность общей боли,
надежды миг, прощенья высота...
Давно я ничего в своей юдоли
не начинала с чистого листа.

© Виктория Тищенко 

Гроза рисовала по морю рассерженным мелом...

Гроза рисовала по морю рассерженным мелом,
вонзала свой хохот в тщедушные наши полундры.
А в недрах глубинных, подспудных, жемчужина зрела,
укрыта от внешнего прочным как твердь перламутром.
 
Волна напирала из сыпа, из сипа, из сива,
прибой бил о берег солёной чужбинной опушкой.
А в недрах глубинных ложилось чуть зримым извивом
всё то, что старались сдержать створки хрупкой ракушки.
 
А после лилейно-взращённой плеядой глазейной
(весь флот и все дальние странствия - тень каравеллы)
пред райской святыней бесценной дивились в музее,
откуда взялись эти радуги - дуги на белом.
 
Добыты жемчужины - света скоплением ёмким;
отброшены раковин стены разбитые - чтоб им пусто.
Но кто-то, возможно, собрал на закате обломки.
И, может быть, сделал из них повседневные бусы...
 
Гроза рисовала по морю рассерженным мелом,
вонзала свой хохот в тщедушные наши полундры.
А в недрах глубинных, подспудных, жемчужина зрела,
укрыта от внешнего прочным как твердь перламутром

© Виктория Тищенко