Можно не прятать в косы

Можно не прятать в косы
вечер, огнём увитый.
В каждом черноволосом
можно тебя не видеть.

Можно запомнить даты
новых знакомств – не больных;
выбросить это платье
встреч в кареглазье знойном.

Можно и сном единым
не быть близ окон желтых.
В том-то и дело: клином
свет на тебе сошелся.

© Виктория Тищенко

Дорога мимо булочной

Дорога мимо булочной
и арочки с воротами.
Я маленькая дурочка,
бродящая по городу.

Мелькают крыши башнями,
дороги светофорами;
я дня ищу вчерашнего
на перекрестках города.

В знакомствах частых крошками
ловлю любви подобие,
все ТЕ вчера, ТО прошлое,
перечеркнув сегоднями,

в которых безотчетное
брожение по городу
и взгляды мимолетные
в которых. Вместе с тем
попытка достучаться,
попытка докричаться,
вернуть того, которого
не видно среди стен,
того, который дорог мне,
который глух и нем.

© Виктория Тищенко

Что таится в березовом свитке?

Что таится в березовом свитке?
Что укрыто в древесном холсте?
Влажный след осторожной улитки
скоро высохнет на бересте.

И луча-несмышленыша ялик
в мир уйдет, где безрадье и мгла.
Но останутся тайные знаки
на тончайших страницах ствола.

А весной, сбросив гнет непогоды,
ветром кудри коры теребя,
полистает березу Природа –
и воскреснет, и вспомнит себя…

© Виктория Тищенко

Резва сирень – и тонким ароматом

Резва сирень – и тонким ароматом
пронзила сад, вобравший сквозняки.
Я помню дом, где так звучал когда-то
романс, рожденный в две плюс две руки.

Как будто нот прозрачные медали,
ложились пятна солнца чередой.
Две пары рук друг друга дополняли:
в одной – мечта, а опытность – в другой.

Я вновь в саду, неведомым влекома.
Душа-сирень по-прежнему цветет.
На месте дом. Звучит романс знакомый.
Да вот…. чего-то в нём недостает.

Где кувыркался звонкий смех игривый,
слышны шаги невыдуманных мук,
ведь не подхватит легкого мотива
другая пара очень чутких рук.

И неспроста тяжелая ограда
поймала дом в железные тиски…
Но в нём светло. Ведь в нём звучал когда-то
романс, рожденный в две плюс две руки.

© Виктория Тищенко

Пусть будут ветви безобразно голы

Пусть будут ветви безобразно голы -
зазеленеют, лишь придёт весна.
И закружат над майским лугом пчелы.
Всё возвратится на круги своя.
И ты вернешься...

© Виктория Тищенко

Ну всё. До завтра. Всё. Пока.

Ну всё. До завтра. Всё. Пока.
Пока...
          А час назад так смело
твой нежный кончик языка
срывал мою стыдливость с тела.

И всё смелей моя рука
касалась плеч твоих – манящих! –
Но дождь – холодная река –
заговорил о настоящем.

О, как минута далека,
принесшая начало встречи... 
Ну всё. До завтра. Всё. Пока.
Мы провели приятный вечер.

© Виктория Тищенко

С тобой мы дети шумных городов

С тобой мы дети шумных городов.
Поэзию бетона и асфальта
впитали мы. Нам ближе звуки альта,
чем пенье задушевных соловьев.

Досталась нам не зелень майских трав,
а пыль случайных лестничных площадок.
Я постигала: «Поцелуй твой сладок»,
пиалы губ отраву из отрав

пила, не глядя…
                    Да! закрой глаза –
исчезнут эта дверь и эти стены,
и лампочка с оборванною веной,
обглоданного провода лоза.

А будет…
          - Что?
                  - Иной, прекрасный мир
и сильных, и немного утомленных…
Но люди! Не спугните двух влюбленных!
(не хлопайте вы так дверьми квартир!).

Они уйдут, когда их срок придет.
И растворятся в этом свете белом.
- Смотри, смотри: ты выпачкалась мелом…
- А, пустяки: потру – и все сойдет…

© Виктория Тищенко

Луна так близко – бледная сестра

Луна так близко – бледная сестра.
А город мал… Он тает под ногами.
Едва видны высотные дома,
исколотые тонкими огнями.

Каскад моих каштановых кудрей
закрыл на миг созвездье Волопаса.
И к неизвестной я лечу горе –
наколдовать себе немного счастья.

Где станет боль моя легка, ветха;
сгорит в огне, таком безмерно близком.
Где я смогу до крика петуха
стать тоньше нити лунной, легче искры.

© Виктория Тищенко

Центральные дворы

Квадратны - и беспомощно серы,
с флажками на тяжелых битых плитах.
Старинные центральные дворы,
где каждая былиночка - событье,

где даже "дзинь" звучит, как мудрый дзен,
а детский мячик робок редким гостем.
И крепятся к высоким скалам стен
балконы, словно ласточкины гнезда.

Свежи отделкой белой - молодцы.
Но старых окон говорят прорехи,
что есть еще упрямые жильцы,
знакомые здесь больше полувека.

В друзьях живые классики у них,
пластинок и кассет иконостасы.
И полки книг, и книг, и книг, и книг.
Но нету денег на металлопластик...

...Где рамы деревянные, прищур
гардин, герани алые кудлаты.
Старинные кварталы! Я ищу
окошки, где живут аристократы.

© Виктория Тищенко

Салфетка

Зеленая ветка, растущее благо,
глотая нектар грозового озона,
взрослела и знала, что станет бумагой,
не просто бумагой - бумагой особой.

Отменной, отборной. И вечером черным
под облаком-шапкою мягкого света
хранить будет формулы смелых ученых,
а, может быть, мудрые мысли поэта.

Но смысл и домысел - разные силы.
Кто станет считаться с ничтожною веткой?
Решил сортировщик надежд древесинных,
что быть этой ветке обычной салфеткой.

Салфеткой... Хранилищем тайным объедков...
Приставкой к салатам, нарезанным всуе.
И вместо чернил, темно-синих и едких,
покорнейше впитывать пьяные слюни.

Громады бумаги, белейшей и писчей,
лежали, как дальний несбыточный остров.
С презрением, вызванным новым обличьем,
ее провожали вчерашние сестры.

А позже - кабацкая вечная копоть.
Безликие ночи. Мышиные тени.
...На мятой салфетке, под крики и хохот,
две строчки дописывал дерзкий Есенин.

© Виктория Тищенко

Открываю душу я

Открываю душу я,
ложь-одежда вспорота.
Для Поэта слушатель -
как для прочих золото.

Не судьбой, так мыслями
породнимся скоро мы.
Для Поэта искренний
отголосок – дорого.

Юность быстротечная,
в муку строчек смелена.
И толпой беспечною
буду я осмеяна,

вряд ли ей понравится
рифм тяжелых сонница.
Но одна красавица
подойдет, поклонится.

Что ж, теперь не страшно мне
умереть; поэты? –
не помянут важные
литавторитеты.

Очень много лишнего
в их ушах – коростой.
Отправляйтесь, книжники,
к ухо-горло-носу!

Ветка над Почайною
тронет воду удом,
тайное зачатие
звука
      будет чудом.

Не достойны, малые,
этого богатства.
И не понимала я
яблоньку из сказки,

унижалась ладная,
умоляла любушка:
«Золотое яблоко
съешь мое, голубушка!

Кожемякой-стужею
замело полгорода».
…Для Поэта слушатель -
как для прочих золото.

© Виктория Тищенко