Вон та с копной, как ясный свет...

Вон та с копной, как ясный свет,
надела клетчатый берет,
та носит кепку-бутерброд,
та у портнихи «волку» шьёт,
чтоб было всё, как у людей.
А Осень в шапке желудей.

© Виктория Тищенко

Это нежное, вполголоса...

Это нежное, вполголоса,
растворившись в ветерке,
радиола гладиолуса
на открытом сквозняке.
 
Лето солнцем чертит полосы
на тельняшке, на руке,
радиола гладиолуса
манит в давнем уголке.

© Виктория Тищенко

Идёт по улице сверстница...

Идёт по улице сверстница,
и вся она словно светится.
Быть может (уже чуть сив)
письмо написал ей сын.
А, может, свой первый слог
вчера произнёс внучок.
А раньше - сбиваю шаг -
смотрела на сверстниц не так.
И, словно в окне зима,
вползала зависть-змея.
...Нам время дано - тайник,
чтоб радоваться за других.

© Виктория Тищенко

В смутном улица срезом житейского ульица...

В смутном улица срезом житейского ульица.
Суета, прикрывая собой маету.
Всё - пузырь да пустырь. Даже чувство сутулится.
Поцелуй - это просто осенний этюд.
 
Смотрит рыжий каштан булавистыми зеньками,
прыгнул лист-спаниель из ветвей кобуры.
Словно зеркало в зеркале в зеркале в зеркале,
в бесконечность уходят, листаясь, дворы.

© Виктория Тищенко

Улыбка на солнечных улицах мая...

Улыбка на солнечных улицах мая,
как будто открыло лицо Домино.
Губами цветные шары надувая,
сирень заслонила собою окно.
 
Теперь в нашем доме - в едином порыве -
и тень, и цветы (аромат с росных жил) -
впускайте, внимайте... Что ж, нам не впервые
диктуют извне, как нам следует жить.
 
Глядится цветок застекольным пиратом,
раскрылся, раскрыл этот мир наяву.
И солнце дробится на тысячи пятен,
пробившись в окно сквозь тугую листву.

© Виктория Тищенко

Открыты под вечер козырные пабы...

                                        Эпиграф: "Маябрь"
                                                           Из сети

Открыты под вечер козырные пабы,
где барные стойки лакая помои...
А в городе месяц зовётся «морябрь»,
и вправду здесь жёлто-янтарное море.
 
С походом касается бледной извёстки,
внахлёст накрывает зонты и герани.
И бьёт галькой капель кромешных берёзки,
которые в городе вечно на грани.
 
Глаза разучаются ранить и видеть,
навстречу плывут, словно синие рыбы.
Сигналят авто в толчее без событий,
как бьют вразнобой устаревшие рынды.
 
А глупое сердце всё рвётся - хотя бы
к тому, что в итоге дало много горя.
Всё это - томами - зовётся «морябрь»,
вглядитесь в большое вечернее море.

© Виктория Тищенко

Вы сонм небес колупайте...

Вы сонм небес колупайте.
Мы все живём в полуправде.
И это подспудное «полу-»
оттягивает нам полу
рукою скользливей жаб,
разжиживает нам шаг.
И смотрим судьбой чудной -
русалкою на Гряной.

© Виктория Тищенко

Белоснежная береста...

Белоснежная береста.
Откровенья почти с листа.
В рыжей ижице старый клён,
плотной кроны его картон.
Ряд подстриженный октябрят.
Эти рукописи сгорят.

© Виктория Тищенко

В небе носитель, пропитанный кровушкой...

В небе носитель, пропитанный кровушкой
(о, не смотри, что кондов да плюгав).
Смерть моя, смерть моя, зоркая совушка,
ты улетай, погуляй, погуляй.
 
Скрежетом режущим - с Гарспия, с Каспия -
ловко с плеча - да к беззвёздной черте.
Да забери с собой в дальние странствия
сотни таких же незванных смертей.
 
Столбик газетный - свинцовая лестница.
Здесь не слова - здесь кресты да снега.
В очи порхнёт... прилетит - не отвертишься...
смерть моя - косный смешной попугай.

© Виктория Тищенко

Жасмин цветёт. Как горстка мелкой соли...

 

Жасмин цветёт. Как горстка мелкой соли,
в прозрачном небе облако в сто лет.
Ломает жизнь привычные устои -
не в-новь - как мать ломает детям хлеб
 
(разламывает то бишь хлеб у печки).
Цветёт жасмин в июне бесконечном.
Позорче погляди... Боль... Взрывы мин...
Цветёт жасмин.

© Виктория Тищенко

А здесь надо мной небеса...

А здесь надо мной небеса.
И - в светлом, в пылу, огневая -
листва, золотая листва,
как лестница винтовая. 

© Виктория Тищенко