Заблудившийся поезд 1952-го

Стучали колёса. Ершились чубатые стрижки.
Мелькали дома, чуть просевшие от колебаний.
Навстречу геройству спешили девчонки, мальчишки.
Но вдруг оказались в удушливом вязком тумане.
 
Ах, пыль на глаза... Серебристые режут частицы,
как будто бы всё превратилось в густой металлический порох.
Воды бы... Во - дыбы - ручной - в светлом прошлом водицы.
Но вот оно, солнце. Вот зданья. Вот люди. Вот город.
 
Берём чемоданы. Выходим. Потише. Вот мамы
и папы нас встретят. Какой-то иссушенный демон -
с чертами знакомыми - возле зияющей ямы,
киоска в навязчивых глянцевых вывесках. Где мы?
 
Перон весь в плевках и окурках. Здесь что-то нечисто.
И как-то имперски звучит вождь наш праведный Лeнин.
Начальница поезда махом бежит к машинисту:
Петрович, похоже, что мы перепутали Время.
 
- Туман тебе в очи.
                     - А ты погляди на табло-то,
прислушайся к шуму. Из рупора - жёваным громом.
Да, солнце. Да, лето, но... Но девяносто второго, -
Неужто и сам ты не видишь: здесь всё по-другому...
 
И это есть будущее? Толпы сгорбленных нищих,
ворьё, сутенёры... И вон, в иномарке, пузатый...
Свистай всех обратно и... И поживее, ты слышишь?
Попробуем-ка развернуться. Петрович, куда ты?
 
А рядом всё ярко и пёстро. Нежданная эра.
Эх, всё рассмотреть бы получше, покрепче. Сбежать бы, -
Вожатый, считай пионера, - Но стали рядком пионеры.
И каждый цыплёнком немым поспешил за вожатым.
 
Назад, в Ленинград - из нелепого Санкт-Петербурга,
какой-то ошибки изученного мирозданья.
Летел паровоз через стрелки, развилки, излуки.
И больше никто не боялся густого тумана.
 
И HКВД - то есть - уп-с - MВД - хоть зацепку найти обессилясь,
увидело поезд...
Расстрелян герой-машинист. Но расстрелян в своём, кровью-житом, понятном.
А дети.. А детям внушили, что всё им приснилось:
приезд в свой далёкий исход и дорога обратно.
 
...На этом, пожалуй, закончить бы стихотворенье
(«И не начинать», - вы поправите: что же - знакомо).
Мы ловим конфеткою пулю, что нам приготовило Время.
И даже не знаем, что может быть всё по-другому.

(с) Виктория Тищенко

Мой поезд умчался - сквозь сон не во сне

 

Мой поезд умчался - сквозь сон не во сне.
Скажи мне: а море тоскует по мне?
 
И солнце, и счастье - всё было вчера.
Скажи: обо мне вспоминает гора?
 
Приветная стужа - роса поутру.
Скажи мне: что будет, когда я умру?

(с) Виктория Тищенко

Сквозь сизую дымку рассвет светлым паводком брезжит...

Сквозь сизую дымку рассвет светлым паводком брезжит.
Всё ближе и ближе луча говорливого штрих.
Теперь я - всего лишь досадная странная нежить,
и стал бледным эхом мой бедный запретный язык.
 
Меня призывают в ночи и немного боятся,
меня забывают, в пришедшие будни нырнув.
И только художник на хрупких мольбертовых пяльцах
портрет мой напишет, край кисти макая в луну.
 
Сплету из орешника я кружевные качели
и ветку ольхи паутинкой дневной распушу.
Вот лето теплеет. Вот скоро Гряная неделя.
Не соли - слезы - позабытой, земной - попрошу.

(с) Виктория Тищенко

Шаг не упруг уже, но даль упруга

 
Шаг не упруг уже, но даль упруга.
В колье камней - искусственный газон.
Идём с тобой и смотрим друг на друга 
тем, что опять глядим за горизонт.

Подносит море к небу гребень пухлый

и белизной рисует на песке.

Увидеть странно, что такие букли
теперь клубятся на моём виске.

Никто не прочь прочесть под мощный выдох
о том, что наша жизнь почти прошла.
Но так сказать - как будто мудро выдать,
что у парящей чайки два крыла.

Как мы ловили листья - море брызг…
Как мы с тобой едва не развелись.

(с) Виктория Тищенко 

Сто любовей поэтам дано

 

Сто любовей поэтам дано
и сто тысяч негаданных встреч,
сто проспектов - сырых домино
и сиреней, которых не счесть.

На, ломай, брось перчаткой в окно,
в эту тёмную постную брешь.
Сто любовей поэтам дано
и пандоровый проблеск надежд.

…Пусть спускался на самое дно,
вы-то знаете: это святой.
Сто любовей поэтам дано,
чтобы нам рассказать об одной.

(с) Виктория Тищенко 

Вернусь к вам. Лишь только попросите

 

«Вернусь к вам. Лишь только попросите», -
чуть шепчет в искрящейся низи.
И в синий колодец осени
бросает монетками листья.

(с) Виктория Тищенко 

Здесь бывает и осень…

 

Здесь бывает и осень. Прохлада - от плещущей сини,
ливистоны и финики парами стройными вдоль.
На камнях и песке поступает полосками иней -
только это всего лишь белесая мелкая соль.

(с) Виктория Тищенко

Шар земной затерялся в словах…

 

Шар земной затерялся в словах, мир - в изменчивых смыслах.
Только охра в коричневых кронах осталась живою.
Нас когда-то учили: является пламя из искры.
Где он, искорка-лист, обрядивший дворы в огневое?

(с) Виктория Тищенко

Забери нас отсюда - писала в отчаянье Анна

Эпиграф: «Забери нас отсюда..»

   из письма Анны Ахматовой Николаю Гумилеву в начале революции

***
«Забери нас отсюда», - писала в отчаянье Анна.
(Петербург ленинградский был, словно стезя ножевая).
«Потерпи, дорогая», - сказал и забыл росчерк странный,
потому что не знал он, что беды такие на свете бывают.

А затем был секретный расстрел и холодная рана.
Мешковатые тучи на станциях крепли снегами.
«Забери нас отсюда», - шептала в ночь горькую Анна.
«Потерпи, дорогая…»

(с) Виктория Тищенко

До самой последней, смиренной строки

 
До самой последней, смиренной строки
сирень осыпает свои лепестки.
И шорох вечерний как шепот в саду:
«А что, если больше я не зацвету?»

(с) Виктория Тищенко

Расцветает сирень - скуке сыпь

 

Расцветает сирень - скуке сыпь -
пузырьками и белыми точками
возле дома, что будут сносить -
будет легче сносить одиночество.

(с) Виктория Тищенко

Жизнь - не дорОга

 
Жизнь -  не дорога -
черновик.
Зачёркивает каждый миг.

(с) Виктория Тищенко 

Синее море, как властное таро

 

Синее море, как властное таро -

всё накрывает волною сполна.

"Рыба" по-гречески: сиплое "ψάρι"

с буквой нептуньей в руках буруна.

Неблагозвучность звучанья, но сами

почвы псалмы - злаки - каменный нерв.

Древняя пара -  ψωμί и ψάρι,

псомИ и псАри - рыба и хлеб.

(с) Виктория Тищенко

Тёмный щавель и макушки пырея...

 

Тёмный щавель и макушки пырея,
мелколепестник, пока слишком мал.
Соком наполнились травы апреля,
переходящие в праздничный май.
 
Ветошь оградки - и солнце с разгона;
луч, проходящий сквозь окна как мост.
И у покрытого краской балкона
ветка сирени, белая кость.

© Виктория Тищенко 

Когда гроза, как первая лоза...

Когда гроза, как первая лоза
стремится вновь с земли на небеса
(мы ей укажем выход - в тёмном брешь),
и гром гремит, и ветер слишком свеж:
и коловрат в пыли, и круговерть, -
дом словно собирается взлететь.
И форточка - ей годы нипочём -
для тополя становится плечом.
И старый лист, где в пятнах - весь Париж,
взмывается с асфальта выше крыш.
Сирень глазёнки щурит: «Я - шасси
скворешное: от слова щас, поди».
И штора, что поправить недосуг,
выпрыгивая, делает свой круг,
как будто с красной памятной строки
слова. Да, видно, крылья коротки.

© Виктория Тищенко 

Старость - наверно, всё та же гора Фудзияма...

Старость - наверно, всё та же гора Фудзияма.
Вроде нема - но повсюду, как зоркая птица.
Странные вещи сейчас говорит моя мама:
будто бы детям совсем и не надо учиться.
 
Дайте сбежать им по лестнице, шаткой от свиста,
дайте вкусить шелковицы - медовой крамолы.
Боже мой! Это сейчас говорит медалистка,
в прошлом и будущем лучшая девочка школы.
 
Каждое слово раскрашено белым и алым
двух полушарий, что плавают между мирами.
Как недвусмысленны, как уловимы сигналы.
Милая мама! Я вижу: твой мозг умирает.
 
Мимо нескладного пупса и чистого хлама,
мимо шкатулки - янтарь, что хотела оставить в наследство.
Ходит по комнате, сгорбившись вдруг, моя мама
и говорит: «Не крадите, пожалуйста, детство».

© Виктория Тищенко 

Не то чтобы карлик - но явно бывают повыше...

Не то чтобы карлик - но явно бывают повыше.
Мужчине ведь рост - это кущ в разных сладостных рощах.
Идёт человек и по струночке тянется, пыжась.
Забыв про сутулость, что делает плоше и проще.
 
А мне уже вправду пора отдыхать и сжиматься.
Но здесь эти сосны, что держат кудрявые блюдца
в своих растопыренных пальцах, и щебет, немного чумазый.
И это меня заставляет
                           тянуться
                                  тянуться
                                          тянуться.
© Виктория Тищенко 

На скамейке рядом

На скамейке рядом (пылью в очи - ветер)
с живенькой старушкой, что куда-то едет.
Чем не парижанин куст в цветах особых?
Важно подъезжает жёлтенький автобус.
Вскользь - журнальчик пошлый, яркие полоски,
зданья и окошки, а в окошках - вёрсты.
Шум гармошек дружных; и гляжу (луч - дата)
живенькой старушкой, едущей куда-то...

© Виктория Тищенко 

Мир дольний под бессмысленной пятой

 

Мир дольний под бессмысленной пятой.
Бывает ведь малина золотой
в лесной, всегда от солнца скрытой лаве.
А иногда и чёрною бывает -
как из непроливайки спорный ряд.
Но сладок её терпкий аромат.

© Виктория Тищенко 

Я заслужила белую сирень...

 

Я заслужила белую сирень,
рассыпанную майскою порошей,
себя годами прячущую в тень,
чтоб оттолкнуться утром от окошка.
 
Манжеты башен - видные цветы,
как мягкие задорные рогатки.
Осанна поливающим сады
и ставящим дюймовые оградки.
 
Как пелена - точнее, белена -
везде
она.

© Виктория Тищенко 

Никто не знает...

Никто не знает,
где во дворе
растёт сирень.
Но - слёту - лучик мая,
всё меняя...

© Виктория Тищенко 

Красть грешно - но только не сирень...

 
Красть грешно - но только не сирень.
Лишь махнёт во двор и садик ветхий
синим цветом - веером кармен,
отломи её тугую ветку.
 
Открывает окна белый май.
В чреве неба месяц пламенеет.
И чем чаще ты её ломай,
тем - в сто щёк - сирень цветёт пышнее.
 
Новых ветров зримые пути,
новых веток цветопредставленье.
Только дайте им расти, расти,
потому что ведь не все - сирени.
 
Весь устрой привычный кувырком,
в рост пошла опара у обочин,
веет чистым розовым дымком
вдоль трамваев беглых между прочим.

© Виктория Тищенко 

Не опальный, но опавший...

 
Не опальный, но опавший
бедный мой тюльпан,
в вазе - ландышевой чаше,
словно ваза сам.
 
Был он редок, был он розов,
раскрывался вмиг
солнцу. И с уходом солнца
прятал нежный мир.
 
Шторм да ветер, столь несветский,
в переплёте дней.
И своё живое сердце
прятать всё трудней.
 
Время - грозный властный цербер
с нами на века.
И роняет тонкий стебель
стружку лепестка.

© Виктория Тищенко 

Есть мера, но нету преград...

 

Есть мера, но нету преград.
Приснился мне город опять,
где ходим мы солнечным маем
и пенки сирени снимаем.

© Виктория Тищенко 

Кипящее чудо у мертвенных плит...

 

Кипящее чудо у мертвенных плит.
В сирени припрятан какой-то магнит.
Взмахнула платочком знакомым -
и взгляд к ней навеки прикован.

© Виктория Тищенко 

Не изящны отнюдь, не такие уж гордые...

 

Не изящны отнюдь, не такие уж гордые
(смех дворам), и окрашены скупо:
стайкой - серый асфальт. Но зовём мы их голуби:
птицы неба. Не это ли глупо?
 
Только булку достань - в бурей поднятом гомоне
в тихий парк налетят за минуту.
У скамьи - крыльепад. Но зовём мы их голуби:
знаки неба. Ну разве не глупо?
 
С гулькин нос осторожные сизые головы
(на, гляди в неподвижные лупы).
Сини нет в их глазах. Но зовём мы их голуби:
очи неба. Не это ли глупо?
 
Но когда (злости бедам недремлющим - лобби ведь)
и невзгоды, и войны ликуют,
в кронах старых деревьев июньские голуби
как ни в чём не бывало воркуют.
 
Горла города,
сизого пыльного города.
И зовём мы их голуби,
и зовём мы их голуби.

© Виктория Тищенко 

Небо в сером квартале, как маленький пруд...

Небо в сером квартале, как маленький пруд.
Я из тех, чьи стихи никогда не прочтут.
Мам не спросят своих, отчего невпопад
необычен и дерзок в заглавьях закат,
не оставят закладкой тюльпана пятно -
в ночь - откупорив первых признаний вино.
И в минуту беды (был напев - стал набат)
строк моих неподмраморных не повторят.
Дымом жизни дышу - и исчезну в дыму.
Только где-то в июле, на рынке в Крыму
(а точней - на задворках его, у ворот),
словно чаша граальная, роза цветёт.
И туда, где бросают грязь, мусор, мешки
день за днём раскрывает свои лепестки.

© Виктория Тищенко 

Листья такие - как будто собрание Медичи...

 

Листья такие - как будто собрание Медичи,
с линией жизни, скрещённой с дорогою в зыбкое.
Мелочи осени... Жизнь нашу делают мелочи,
малоразличные - столь - и стозванно великие.
 
Письмами были когда-то двухстрочные месседжи,
в брызгах дорожных богданы когда-то - кибитками.
Всё изменилось. Все самые давние мелочи.
Звуки, шаги... Лишь улыбки остались улыбками.
 
...здесь, на асфальте, расписанном облачно мелом (чем
ещё ставить нам метки стремленьем из детства в обычное?),
в долях и дольниках. Мелочи, мелочи, мелочи.
Стрелки часов, что по Времени чиркают спичками.
 
Рыжие листья - как будто собрание Медичи,
в стареньком скверике, прячущем в общстностном личное.
Тонкие чёрточки... Жизнь нашу делают мелочи -
мелкие мелочи, робкого мира величие.

© Виктория Тищенко 

Перистым облаком дышит волна...

 

Перистым облаком дышит волна.
Повесть времён никому не слышна.
В небе написано тонкой сосной
всё, что случилось со мной.

© Виктория Тищенко 

Октябрь

 

Ты - вечер по ночам,
ты - листья сгоряча
в порыв, в протяжный мрак.
Ты - мой огонь, мой прах.

© Виктория Тищенко 

А ты оказался поэтом - рай порче...

А ты оказался поэтом - рай порче.
Сказал мне, что любишь вот этот райончик,
где в спорных пристройках ряд тесных пенатов,
где бывшей реки ход надёжно упрятан
и скудные листья в ветвях-исполинах
у треснувших стен, видно, тоже из глины.
 
Молчит телефон - точной Гоби песками.
И я не звонки нынче - дни пропускаю.
Не рыжий проулок с фиаско фасадов,
другое я место зову самым-самым.
Твой дом на пригорке - бетонной косынке.
Я рядом живу нынче - в съёмной гостинке,
чтоб ходом со службы, на службу без толку
увидеть в окне твоём свет - росчерк тонкий.
И даже не мыслю в дней бытности куцей
однажды с тобой ненароком столкнуться.
А ты в том райончике глиняном бродишь.
И что ты там ищешь?
И что там находишь?

© Виктория Тищенко 

Пусть утихнут сирены...

    Эпиграф: "Нехай шумлять фонтани,

а сирени стихнуть..."

                         Наталя Віленська

***

Пусть утихнут сирены,
пусть зальются сирени -
неизменные трели
повесне у крыльца.
И пускай нестепенно
вспыхнет молния - веной.
И единственной, верно,
будет эта гроза.
 
Только плющ на планете
камуфляжные сети
пусть плетёт, неприметен
в свете солнца-кольца.
И смеются пусть дети,
и смеются пусть дети,
и смеются пусть дети
во дворе у крыльца.
 
Пусть утихнут сирены,
пусть зальются сирени...

© Виктория Тищенко 

Какая эпоха? Какая ушедшая вера...

Какая эпоха? Какая ушедшая вера?
Какая зарница какого из всех кумача?
Небрежно накинута наплечь беседки шпалера,
свой край намочившая в белом потоке ручья.
 
Тяжёлые листья пачулями скрашенной шали,
тяжёлые гроздья строптивой июльской грозы.
И, словно лошадка в стеклянном рождественском шаре,
в налившейся мякоти - тёплые зёрна лозы.
 
Свинцовые кудри (а ты их распутать сумей-ка)
дугою нависли в запутанном росте - и вот
и хлыстик с перчаткой на краешке старой скамейки,
и птица, клюющая жёлтый дичающий плод.
 
Какая эпоха? Какая ушедшая вера?
Какая зарница какого из всех кумача?
Небрежно накинута наплечь беседки шпалера,
свой край намочившая в белом потоке ручья.

© Виктория Тищенко 

может, кому-то банальность и сирость...

 

...может, кому-то банальность и сирость:
тощей тетрадки сиропный подбой.
Сердце моё учащенно забилось
в миг, когда встретилась взглядом с тобой.
 
С крыш городских заходящее солнце.
Словно ручей в летней чаще бежит
и нет-да-нет - да о камень споткнётся,
а где споткнётся - там зазвенит...

© Виктория Тищенко 

Был самым зелёным, был верно-тенистым...

Был самым зелёным, был верно-тенистым,
топлёно-молочным, прохладу суля.
И мыльные шарики в жилистых листьях
катали, встречая июнь, тополя.
 
Теперь новых счастий посеяно семя:
в огнях разномастных спешить и зевать.
О, сколько рек древних загнали под землю.
И сколько садов закатали в асфальт...

© Виктория Тищенко 

Садов не осталось. Есть только дорога...

Садов не осталось. Есть только дорога -
в туманы и сизость сверкающий марш.
Высотные зданья (обжитых - немного).
Плакаты - промокших небес декупаж.
 
Нет яблонь цветущих и яблок осенних,
псов с нервными пастями в час темноты.
А в сердце моём - вечном сонме сомнений -
мережкою мая остались сады.

© Виктория Тищенко 

Эстетское

 

Поэту говорит поэт:
«Сообразим-ка... на терцет».

© Виктория Тищенко 

Есть у реки губа...

 

Есть у реки губа,
много на ней песка,
лун - полуночных сов,
мглы и во мгле следов.
Что говорит река,
нам не слыхать пока.
Только, как беглый пёс,
дышащий в темень плёс...

© Виктория Тищенко 

Под вордовским жирным сетом...

Под вордовским жирным сетом,
на сером бумажном прахе
прекрасные не-поэты,
теснящиеся в альманахе.
 
С листов, что в смятенье верном
ни разу не заминали -
трёхстишия и катрены
с незначащими именами.
 
Обрывистость двоеточий;
где - образ, где просто - абрис.
Я помню безвестных строчек
случайную гениальность.
 
Не в лучших убранствах клубы,
концерты, где в зале - трое.
Бубня, повторяют губы
отжитое прожитое.
 
В зернистых штрихах портреты
и времени, в общем, знаки,
прекрасные не-поэты,
собравшиеся в альманахе.

© Виктория Тищенко