Пещер затаившихся тёмный прищур.
В эпоху наитья и каменных шкур
(когда ветер нёс несусветь о свечах,
годах, городах), мы хранили очаг.
И знали, за что дан был нам каждый вдох —
бросать, что зовём нынче «хворост», в цветок,
добытый для нас, тех, кто смотрит на нас —
и просто следить, чтоб огонь не погас.
Стал бог кругляшовым диодом уже.
Идём мы вперёд, обгоняя мужей.
И брошенным в новую праду ключом
не каждую ночь открываем свой дом.
Сафо, артемиды — на всех скоростях,
В эпоху наитья и каменных шкур
(когда ветер нёс несусветь о свечах,
годах, городах), мы хранили очаг.
И знали, за что дан был нам каждый вдох —
бросать, что зовём нынче «хворост», в цветок,
добытый для нас, тех, кто смотрит на нас —
и просто следить, чтоб огонь не погас.
Стал бог кругляшовым диодом уже.
Идём мы вперёд, обгоняя мужей.
И брошенным в новую праду ключом
не каждую ночь открываем свой дом.
Сафо, артемиды — на всех скоростях,
охотницы просто до всяческих благ.
Богатство своё превращая в зеро.
Но хочется в пёрышке были — порой —
Богатство своё превращая в зеро.
Но хочется в пёрышке были — порой —
ловить синь лучащихся сбывшихся глаз —
и просто следить, чтоб огонь не погас.
и просто следить, чтоб огонь не погас.
© Виктория Тищенко
Комментариев нет:
Отправить комментарий